22 июля. Понедельник

Маугли. Вот и наступил день высадки на остров. Как ни странно, но с самого начала этой затеи с робинзонами я был совершенно уверен, что пройду второй тур и стану участником третьего. Правда, все-таки не забыл скрестить пальцы и зажать в ладошке амулет — маленькую обезьянку, когда после заключительного этапа мы собрались вокруг костра, чтобы услышать окончательный вердикт организаторов робинзонады. Когда прочитали мое имя — облегченно вздохнул. Всего нас осталось 12. Кто-то из них должен был стать моим напарником. Хорошо бы Егор. Но... Жеребьевка указала на Деда. Не любили его ребята. Считали, что он западло и куркуль. Я расстроился, но вида не подавал, ведь меня зовут Маугли!!!

Да и нехорошо это — делать выводы, толком не узнав человека, поэтому осторожно начинаю свой разговор с ним, хочу познакомиться поближе. Дед тоже, похоже, изучает меня. Когда собирали дрова для костра, он, внимательно глянув мне в глаза, произнес: «Тебе будет трудно со мной. «Похоже на правду» — подумал я, но вслух прозвучало: «Может быть, но люди должны стремиться притерпеться друг к другу...»

Вот и остров — долгожданная цель. Чувство радости прошло быстро. Отыскал толстое бревно. Сел лицом к Кондострову, где находится наш наблюдательный пункт, и взял в руки дневник. Легкий ветерок приятно холодит лицо. Что день грядущий мне готовит?

Знахарь. Человек, с которым мне придется провести все дни на острове, родом из Монголии. Раз уж Создателю понадобилось, чтобы мы вместе оказались на необитаемом острове, то возникает вопрос — зачем? Думаю, мне удалось найти ответ. Каждый человек должен хоть какое-то время страдать, только через страдания возможно постичь жизнь. Новорожденный еще не человек, а заготовка для человека, и лишь страдания вытесывают из этой заготовки личность.
Никто не толкал нас на этот кусочек суши, мы выбрали его сами. Уверен, что каждый должен пройти испытания островом. В ночь с 22 на 23 июля началась наша одиссея. На берег острова Угморин, кроме нас с Зориктом (кличка «Будда»), была высажена и Мери. Так мы окрестили курицу, которую подбросили нам организаторы конкурса без каких-либо наставлений, и что делать с ней, мы толком не представляли. Съесть — самое простое, но надолго бы ее хватило? Было гораздо практичней оставить ее в живых, как третьего члена нашей мини-общины, и в дальнейшем наладить производство яиц, благо мы вспомнили, что яйца она может нести без помощи сородичей мужского пола. Итак, судьба Мери решена.

Ночь выдалась холодная, ветреная, но небо оставалось достаточно светлым. Решили ночевать на земле, не отдаляясь особенно от места высадки. Нашли уютную бухту, заваленную бревнами, и разожгли костер, чтобы хорошенько прогреть землю, а когда он прогорел, разбросали угли в стороны, покрыли это место ветками, мхом, травой и, подложив под голову спасжилеты, легли, укрыв от свирепых комаров лица куртками. Спали плохо. Было холодно. Голодные комары свирепствовали. Мери гуляла где-то поблизости, ошарашенная, кажется, предоставившейся свободой.

 

23 Июля. Вторник

Маугли. В 2 часа утра проснулся от беспрестанных комариных атак, все еще находясь под впечатлениям каких-то жутких снов. Осмотрелся. Дед куда-то исчез. Пошел, наверное, осматривать остров. А может... и эта мысль мне пришлась по душе — он не выдержал и его увезли на базовый остров? Но это, конечно же, мечты. Утро обещало хороший день. Солнце медленно поднималось, освещая неподвижные ветви деревьев. Настроение же подавленное. С тоской смотрю на Кондостров. Романтика романтикой, а есть все-таки хочется. Сорвал ягеля. Сварил. Отвратительное блюдо, но надо привыкать, деваться некуда. Шаги за спиной окончательно разрушили мои иллюзии относительно быстрого избавления от напарника. Дед за то время, что я хандрил, обошел весь остров и отыскал место для стоянки, а вдобавок принес что-то вроде сачка и еще какую-то ерунду. Не теряя времени, собираем вещи и идем на новое место. Нам действительно повезло, стоянка оказалась уютной и уже обжитой туристами. Небольшой домик будет смотреться здесь отлично. Но как же мы намучились, бегая по всему острову, разыскивая подходящие бревна и таская их на спине!

Работали до 10 часов, потом сон. Когда открыл глаза, суп уже варился на костре, Дед опять куда-то пропал, а обещал разбудить, часы ведь у него. Как бы не опоздать вывесить спасательный жилет, знак для наблюдателей, что с нами все в порядке. Сорвал горло, пока звал Деда. Настроение паршивое. Хочется на базу. Не представляю себе жизни дальше. В голову лезут воспоминания. Дом. Лагерь на Шуе. Слезы невольно наворачиваются на глаза. Какие в лагере были ребята!!! А я, как назло, попал на остров с тем, кого сторонились все, в том числе и я. Ну никак не могу найти общий язык. Он мне противен, просто отвратителен. О боже, как я хочу избавиться от него!

Весь день строили дом. Вымотались вконец. Пока работали, я как умел намекал Деду на то, что ему просто жизненно необходимо покинуть остров. Но, кажется, мои усилия потрачены зря.

Понял одну деталь — на острове нельзя думать. Нужно работать и работать. Иначе, точно, пустишь ракету — знак SОS. Интересно, долго ли настоящий Робинзон протянул бы в этом климате и на таких харчах?

Знахарь. Утро встретило теплом и солнцем, но просыпаться не 'хотелось. Однако необходимо было начинать обживать остров, и первое, что требовалось, — найти место для постройки жилища, затем отыскать пресную воду. Ближе к восточной оконечности острова обнаружили поваленный столб. По вырубкам легко было догадаться, что изначально это был крест. После тщательного обследования крошившейся под пальцами древесины обнаружили еле заметную вырезанную надпись. Крест был поставлен в 1897 году. Кто были те люди? Что их загнало в этот далекий северный край? Откуда они? Куча безответных вопросов. Но, неизвестно почему, это событие заметно подняло настроение.
В целом же Угморин особым разнообразием не отличается. Каменистый берег по всему периметру острова. Песчаную отмель заметили лишь на юго-восточной стороне, но в прилив ее заливало полностью. Рядом — несколько небольших бухт, заваленных бревнами. На берегу одной из них нашли постройки прежних робинзонов. Грубый навес меж двух больших валунов и поодаль — более пристойно сделанный шалаш, крытый мхом и ветками. Ни то, ни другое нас не устраивало. Жилище решили делать в соседней бухте, где берег был более пологий и ровный. Меж двух этих бухт нашли мы и столб, поставленный в прошлом году тоже робинзонами. На нем было 6 зарубок. Что ж, надеюсь, у нас будет больше. Весь свой нехитрый скарб перенесли к шалашу, где и решили пока заночевать. В высоких консервных банках, выброшенных морем, вскипятили чай из брусники, ромашки и пары кусочков золотого корня (родиолы розовой). Мери я покрошил кусочек сухаря, найденного на том месте, где нас высадили. Она, особенно не привередничая, склевала почти все.

Утвердив генеральный план «здания», принялись таскать бревна. Кто хотя бы раз таскал на себе бревна, знает, каково это. В конце концов пришли к более конструктивному решению — сделать из бревен плот и переправить его по воде. Но это завтра...

Еще с утра я почувствовал боль в горле, начал кашлять, насморк не давал спокойно дышать. Две таблетки сульфадиметоксина с горячим чаем вселили надежду на улучшение. Через несколько часов следов простуды как не бывало.

Прошедший день принес самую разнообразную гамму чувств — от полного отчаяния и тоски до энтузиазма и радости. Основная причина — воспоминания о прошлой жизни, о любимой девушке. Заметил, что лучшее средство от хандры — работа. Причем всякая работа кажется непосильной, пока не возьмешься за нее.

 

24 июля. Среда

Маугли. Завтрак — грибной суп, чай из листьев черники и можжевельника. Обед — мидии и снова чай. Ужин — суп из щавеля и рябины, чай из костяники. Странно, но все время мучает жажда, а есть почему-то не хочется, хотя нет-нет и засосет под ложечкой.

Не устаю намекать Деду на то, что его место не здесь. Чувствую угрызения совести, что, возможно, поступаю нехорошо, мерзко, гадко, но ничего не могу с собой поделать. Я не могу с ним жить!!! Решил зайти, что называется, с другого боку. Стал описывать свои недостатки, убеждать в том, что хуже меня нет никого на белом свете. А он в ответ только улыбается. Но это, как я понял, бравада. Днем, во время отдыха, Дед по обыкновению удалился, и вдруг я услышал, как кто-то хлюпает носом. Встал и тихо прокрался в, сторону странных звуков. На камнях, в нескольких десятках метров or лагеря, сидел Дед и, уткнув голову в колени, горько плакал. «Кажется, дело сделано», — подумал я. Но, увы. Вернувшись, Дед повел себя как ни в чем не бывало.

Остров все больше и больше начинает мне нравиться, но Дед... Как же он некстати!

Завтра мой день рождения. Мне исполнится 17. Еще день, уверен, продержусь, а вот что дальше? Физические нагрузки мне нипочем, но психологические... Как трудно существовать, именно существовать рядом, но не иметь возможности общаться по душам... Некоторые, может быть, не поверят, но без этого я просто не могу жить и, если мой напарник не покинет остров, буду вынужден пустить ракету и прекратить эксперимент. Единственная отрада — наша курица-кривоклювка, которая почему-то осталась безымянной. Она адаптировалась быстро, и ее не мучают вопросы

психологической несовместимости. Имеет, однако, не очень приятную привычку клевать на мне комаров, когда я сплю. Постоянно будит своими меткими попаданиями то в лоб, то в нос. Ее тоже мучает жажда, но она неаккуратна — банку свою сбивает так часто, как будто родилась футболисткой.

Кстати, о снах. Как только закрываются веки — перед глазами все наши робинзоны. Мы с ними разговариваем, смеемся. Нам вместе хорошо, и среди них нет Деда. И так каждый раз. А откроешь глаза... Ну да ладно.

Знахарь. Комарье снова не давало спать. Проснулся чуть раньше Зорикта. Солнечная, безветренная погода. На море полный штиль. Ближе к полудню подул восточный ветер и принес некоторую прохладу. Где-то за горизонтом гремел гром, над морем проносились солидные грозы, но остров миновали...

После полудня проснулся Зорикт. Жалуется на холод. Говорит, что мерзнут суставы в коленях и эта боль не дает заснуть. Надо сказать, что мой монгольский напарник не очень разговорчив, хотя русский в необходимом для нас объеме знает отлично. С самого начала принял на себя роль Пятницы. А может, это я слишком быстро вошел в роль бывалого распорядителя-профессионала? В общем Зорикт довольно инертен, делает только то, что я скажу. Стараюсь предоставить ему самому возможность решать и выбирать, но все почему-то постоянно возвращается к простому исполнительству. Еще вчера решили, что, пока вместе, он будет учить меня монгольскому языку.

 
Начали осуществлять план транспортировки бревен. В полный отлив аккуратно сложили их на отмели, переложили шестами и связали плот. Едва вода начала прибывать, положили сверху несколько коротких бревен и отправились в путь. Сначала я тянул плот обеими руками, идя по пояс в воде, но затем приспособил старый багор, который Зорикт нашел в другой бухте, и, отталкиваясь им от дна, обогнул мыс, хотя, признаюсь, тем самым нарушил правила, которыми строго запрещался выход в открытое море. Больше, я думаю, такое не повторится. Только под вечер мы втянули плот на камни, но разбирать бревна не стали. До места постройки было далеко, поэтому решили дождаться прилива. Пока суд да дело, занялись добычей пищи.

 

Зорикт собрал полную банку вороники, я сходил за пресной водой, а по пути набрал грибов: пару сыроежек, несколько лисичек и хороший подосиновик. Тем временем вода подошла максимально близко к будущему месту постройки, и мы, втянув плот на камни, разобрали его на бревна. Намокшие, они были намного тяжелее. С большим трудом перенесли их поближе к шалашу и, решив, что на сегодня хватит, занялись приготовлением еды. Добавив к собранному раньше дикого чеснока, какого-то пахучего растения с запахом петрушки, сварили мировой суп. Из бересты я быстро сделал две ложки. Правда, в обычной жизни я смотреть в сторону этой похлебки не стал бы, но здесь... На закуску — полбанки вороники. Остальное на утро.

Мери облюбовала местечко под навесом. Там мы покрошили ей сухарик, посыпали горсточку ягод, но от них она отказалась. Погода стала портиться прямо на глазах. Подул злой северо-восточный ветер, небо затянулось дымкой. Мы еще плотнее обложили мхом шалаш и забили дыры и щели в навесе над Мери. Сев поудобней у костра, разговорились. У Зорикта, оказывается, тоже была девушка. Звали ее Байра, училась она с ним в институте, но на другом факультете. Рассказывал он о ней довольно скупо. Может, это у них не принято, а может, просто не хватало слов.
Меня же снова грызла тоска... Странное сочетание: тоска по любимой, по городской жизни, по друзьям — и ни малейшего желания прервать эксперимент, ни капли раскаяния, твердое желание выиграть конкурс.
Около 12 легли спать. Свой спасжилет я отдал Зорикту укрыть ноги. 'Ночью пошел дождь. Здорово капало в шалаш. Я сильно промок. Собачий холод не давал спать. Половину ночи я просто провертелся с боку на бок.

 

25 июля. Четверг

Маугли. Утром нашел Деда спящим на камнях неподалеку от избушки, и мы вместе пошли вывешивать жилет. Снова я сделал дежурный намек на то, чтобы не вывешивать его - и снова отрицательный результат. Провисев положенное, жилет опять занял свое место под камнями, а мы пошли в поход за едой. Удача сопутствовала нам: попался большой подберезовик, который заменил два гнилых гриба, найденных чуть раньше. Постороннему, наблюдающему наши чисто деловые отношения, вряд ли пришло бы в голову, что эти два паренька, суетящиеся вокруг костра, с трудом переносят друг друга. Все было в высшей мере дипломатично. В меню был суп из гриба и чай из иван-чая. Когда завтрак, он же обед, был окончен, я, выждав немного, сказал: «Наверное, завтра пущу ракету». — «Почему?» — не скрывая своего удивления, спросил Дед. «Думаю, ты сам понимаешь. У нас — несовместимость характеров. Не знаю, как это объяснить, просто не могу с тобой ужиться. Иногда у меня возникает желание убить тебя». Дед заулыбался. «Не смейся. Я человек крайне неуравновешенный».

Разговор длился час, а то и более и завершился тем, что Дед обещал покинуть остров. Мне удалось задавить его психологически, и он сам поверил в то, что плохо подготовился. Добившись своего, я стал утешать Деда, чтобы хоть как-то уменьшить горечь поражения, да и убедить себя в своей правоте. Говорил, что если в этом году не получилось, то в следующем получится обязательно...

В назначенное время жилет не появился на привычном месте, вместо него запылал сигнальный костер, который я собрал одним духом, радуясь скорому расставанию со своим Пятницей. Он же, с собранными вещами, стоял рядом. «Я попрошу, чтобы мне на замену прислали «ПС» («ПС» — кличка одного из наблюдателей на базовом острове.), — сказал Дед, — ведь ты так сильно этого хочешь». — «Посмотрим», — сдержанно ответил я, хотя он был совершенно прав. Я об этом мечтал. «Может, я и вправду не готов. Может, психолог во мне ошибся?» — с сомнением в голосе продолжал мой собеседник. «Не знаю. Я же не психолог, а медбрат широкого профиля», — ответил я с улыбкой, не в силах сдержать внутреннее ликование.

Наш костер и отсутствие жилета, по всей видимости, никого в лагере не обеспокоили. Разомлев на солнышке, мы легли рядом друг с дружкой на теплый камень и задремали. Не знаю, сколько прошло времени, но пробуждение принесло новые тревоги. Дед первым заметил пожар. Горело дерево и мох вокруг. Безоблачная погода сделала ягель хорошим горючим, а костер сыграл роль спички, брошенной в сухую солому. Восточный ветер усиливался и стал гнать пламя по каменистому откосу. «Я за банками!» — крикнул я и что есть духу помчался в лагерь. «Топор! Не забудь топор!» — успел услышать я голос Деда.

Через несколько минут, гремя банками и с топором в руках, я вернулся к месту происшествия. Дед отрывал ягель, не давая огню распространяться. Две банки, вылитые в огонь, похоже, испарились, не достигнув земли.
— Сюда! — заорал Дед, устремившись в сторону лагеря, но голос его сносил сильный ветер.

Только через час мы сбили пламя и, уже не торопясь, залили оставшиеся очаги. На базовом острове ЧП прошло незамеченным.

Следующую попытку дать сигнал решено было перенести на 16 часов. И вот я снова на берегу, вглядываюсь в далекие очертания лагеря. Там варили обед, но людей не было видно. Вид костра вызвал во мне воспоминания родного очага, вкусных наваристых маминых щей, которые я так и не доел перед отъездом. Вспомнил деревню, бабушку, Ксеничку, племянника Мишутку. Только здесь я по-настоящему понял, как мне не хватает моих родных...
Тихо подошел Дед. — Ты не кричал еще?

— Нет, — ответил я.
Мы стали кричать что есть силы, но реакции никакой.
Слегка оглохнув от собственных голосов, присели на камень.

— Ты знаешь, Дед, мне кажется, что я тоже не выдержу. Как вспомню, как хорошо дома, так и бросил бы все. Ну, подумаешь, не получилось в первый раз, получится во второй, а за это время я успею натренировать свою силу воли.
Не помню, что мне отвечал Дед, но через несколько мгновений эта минутная слабость прошла и я снова был готов к испытаниям. Мы опять начали истошно вопить и вскоре увидели, как в лагере забегали люди. До нас донеслось: «Сейчас!» Еще несколько минут — и от берега отвалила лодка. Она быстро приближалась, мы уже смогли различить наших докторов: Валерия Агапова и Олега Николаевича Щукина.

— Ну что тут у вас? — нервно, как мне показалось, крикнул Валера.
— По медицинской части ничего, — успокоил я.
— А что же тогда? — выкрикнул кто-то с лодки.
— Один из нас хочет сойти с острова.
— И кто же это? — спросил Валера, вылезая на берег.
— Дед, — ответил я.
— А почему? — Вопрос был обращен к Деду.
— Ну, мы поговорили... — начал я.
— Ты не перебивай. Дед, рассказывай.
— Ну, мы чего... — замялся Дед.
— У нас несовместимость характеров, — сказал я.
— Ты не перебивай, — снова оборвал меня Валера. — Так почему Дед, а не ты? — спросил уже меня Валера.
Обернувшись к своим спутникам, он сказал:
— Давайте их разведем и поговорим.

Дед с Олегом Николаевичем пошел в одну сторону, Валера и я в другую. Разговор был долгий и тяжелый. Главный аргумент наших наставников — необходимо вжиться в образ, понять, что нас только двое и никто не придет на помощь. А все наши разногласия — «детский сад» в сравнении с тем, что было бы, случись такое на самом деле. Перед расставанием поговорить со мной решил и доктор. Мы присели на бревно.

— Ты помнишь Хо и Знахаря, прошлогодних робинзонов? — спросил он. — Скажи, они друзья?
— Нет, не друзья.
— А Христос с Румыном?
— Христос на пальцах объяснял Румыну: если потянусь за ракетой, бей палкой по рукам. И тот понял.
— Ты представь, что вы два иностранца. Вы можете не общаться, но видишь, человеку трудно. Пойди, помоги и отойди в сторону. Ты сильнее физически, но Дед не слабее тебя психологически. Ведь правда?
— Да, — согласился я.
— А ты просто затерроризировал своего напарника.
— Да, — опять согласился я. — Наверное, я просто внушил себе, что он плохой, и не могу ничего поделать.
— И все-таки, я думаю, что вам нужно остаться и продолжить эксперимент. Ваше счастье, что вы не пустили ракету, а то мы были бы обязаны снять вас с острова. А теперь мы сядем в лодку, а вы вдвоем должны решить, сможете ли продолжать свое пребывание здесь.
Подошел Дед и сел рядом.

— Ну что, останемся?
— Да, остаемся.
Я дал Деду руку. Он дал свою. Ни Саша, ни Валера еще не успели разместиться в лодке, а ответ был уже готов:
— Мы остаемся, — крикнул я.
Доктор подозвал меня и, пристально глянув мне в глаза, тихо сказал:
— Маугли, я думаю, тебе нужно извиниться, это будет правильно.
Лодка отчалила, а мы направились в лагерь. По дороге я принес Деду свои извинения. Как-то сложатся наши отношения дальше?..

 

26 Июля. Пятница

Маугли. Ночью пошел дождь, и его холодные струйки через дырки в крыше быстро подняли нас. В авральном порядке стали перетаскивать свой нехитрый скарб в места посуше. Огонь погас, и зажечь его никак не удавалось, но вскоре сон вновь сморил нас.

 
Разбудил меня визгливый звук металла по камню. Дед точил топор и, увидев меня, приветливо кивнул головой. Захлебываясь от переживаний, стал рассказывать о своей утренней охоте на утку, в которую удалось попасть камнем, но та как ни в чем не бывало, тряхнув перьями, отплыла подальше. Доев наш ужин вместо завтрака, мы разделились: Дед остался в лагере заниматься жилищем, а я пошел добывать пропитание. Моя добыча состояла из сыроежки и нескольких горстей черники и морошки.

За обедом снова разговорились, и как-то легко, без натуги, как добрые знакомые. Стали вспоминать любимые блюда. Я опять возвращался мыслями в деревню, к щам, к картошке... От этих воспоминаний настроение несколько испортилось. Моя хандра надоела Деду, и он сказал: «Да чего ты разнылся». Я, как ни странно, не обиделся, даже напротив, чуть воспрял духом. Так в течение дня мы поддерживали друг друга, внушая себе мысль, что сможем прожить на острове столько, сколько будет нужно, единственно, что могло помешать этому — экзамены Деда: если его родители не договорятся, то нас снимут до срока. Я почувствовал, что искренне переживаю это... Жаль, тем более что мы неожиданно стали обладателями целого «склада» продовольствия. Случайно обнаружили запас туристов — черные сухари, соль и чай. А если еще и мяса удастся достать... От этой мысли рот наполнился слюной, и мы заторопились ставить ловушки на зайцев из обрывков сетей, которые во множестве валялись на берегу.

Сегодня пришел к выводу, что нужно если не выиграть, то продержаться, чтоб я мог смотреть в глаза родителям и они не стыдились бы за меня. Я как бы разговариваю с ними, когда хожу вешать и снимать жилет.

Знахарь. День пропущен. По глупости схватился за раскаленную крышку консервной банки и сильно обжег пальцы. Так что опишу два дня вместе.

Погода испортилась окончательно. Слава богу, не льет дождь. Только пугает. Зарядит моросью минут на пять-десять и исчезает. Шутник этот северо-восточный ветер. Половину ночи опять не спал. Трясло словно в лихорадке. Замерзают суставы и спина. Заработаю себе радикулит с этой робинзонадой, черт побери...

Планы громадные, но главное — изба с печкой или очагом, надоело трястись холодными ночами. Боюсь, как бы не получилось как в прошлую робинзонаду: едва успели поставить дом, приходит комиссия и объявляет, что эксперимент окончен. Наверное, именно эта боязнь, впрочем, и отсутствие всякого желания дальше мерзнуть в шалаше заставили меньше внимания уделять еде, а больше постройке дома. Вечером, да и на протяжении всего дня не покидало чувство, что работаем, не особенно напрягаясь. Во всяком случае, если сравнивать с прошлым годом. Усталость, конечно, есть и голодная слабость тоже, но все как-то более сглажено. Может быть, сказывается привычка. Вспоминаю прошлую робинзонаду. Родную Абакумиху, свое состояние на второй, третий дни. Сейчас чувствую себя намного спокойней, уверенней. Да и силы не тают столь быстро. Питаемся мы гораздо тщательнее и плотнее. Тем более грибов на Угморине намного больше, чем на Абакумихе.

Вечером Мери, дрожа от холода, стала лезть прямо в огонь. Я пожалел птицу, взял ее на колени и укрыл полой куртки. Она не сопротивлялась и издавала довольные звуки, напоминающие повизгивания. Зорикт опять рассказывал про Монголию. Отец его работал в каком-то университете, и у их семьи была масса знакомых и друзей по всему миру, да и сам он успел побывать во многих странах. Зорикт рассказывал все это, а я, раскрыв рот, слушал и завидовал. Легли около полуночи, стараясь согреть друг друга. Спал, как обычно, плохо. Мери, не колеблясь, взобралась прямо на нас и просидела всю ночь. Утро наступало, как всегда, мучительно и долго. С трудом согрелся у костра. Обожженные пальцы ныли. Начался очередной день робинзонады, похожий, как спички в коробке, на другие дни: костер, тепло, соседняя бухта, бревна, топор, щепки, мозоли, лужа с пресной водой... Вечер, ягоды, грибы, травы, костер у шалаша, горячий ужин, полусон, полулихорадка. И так уже четвертый день.

...Думаю, как бы мне описать мелкие бытовые ухищрения, и решил просто нарисовать. Первое, что мы сделали, — ручку к банке и ложки из бересты.

...Топорик наш бедовый быстро набивает мозоли, и мы обмотали рукоятку тряпичной лентой, а она сползает. Тогда я смазал ручку топора жидкой сосновой смолой и замотал лентой. Теперь она даже не шелохнется.
К концу четвертого дня погода, похоже, собралась повеселеть. Все чаще стали появляться в плотном слое туч голубые проталины. Зорикт радостно встречал их фразой: «О, монгольское небо пришло!..» У них в Монголии облачко в небе большая редкость.

 

27 Июля. Суббота

Маугли. Утром пошел делать плот, напевая под нос разные песенки. Вообще, песни мне очень помогают. У нас вся семья певучая и родственники тоже. Когда строил плот, почувствовал страшный голод.
«Ерунда, — сказал я сам себе, — люди жили в блокадном Ленинграде на хлебе из черт те чего да еще при сильном морозе. Ты же мужик, Маугли! Не кисни».

В отлив пошли и набрали ламинарий с моим товарищем. Да, я не оговорился, назвав Деда товарищем. Другом он мне, наверное, не станет, а вот товарищем по несчастью уже стал. Сварили водоросли и отвар съели с сухарями.
За время робинзонады я понял, что не хочу выиграть, не затем сюда ехал. Ехал для себя. Еще на втором туре я узнал себя благодаря отличным ребятам. А остров — это экзамен на всю жизнь. Хотели осмотреть остров, но сильный пронизывающий ветер сорвал наши планы. Но, похоже, наших соседей — утку с утятами, — облюбовавших бухту, он не очень беспокоит. Они курсируют туда и обратно, изредка окидывая нас взглядом. Несколько раз прилетала любопытная чайка и садилась на камень напротив нашей стоянки. Маленькие птички, не знаю их названия, все время вертятся вокруг хижины и садятся на крышу. Этакие непоседы с оранжевыми хвостиками. Все время о чем-то спорят, щебечут.

Развели костер, и тут Дед, который делал вертушку из дощечек, чтобы наблюдать силу ветра, разрезал себе сустав до кости на указательном пальце левой руки. Я быстро достал аптечку. Оторвал кусок бинта, сделал примочку йода вокруг раны, приложил марлевую салфетку на рану и стал бинтовать под крики Деда: «Бинтуй сильнее». Настроение у меня резко упало. Опустились руки. Пока напарник лежал в доме, я сварил суп из грибов и ящерицы и вскипятил воду для грузинского чая.

Решили не вывешивать в 22 часа жилет, а покричать на остров, чтобы приехали врачи. Пока ждали реакции наблюдателей, разговорились о конкурсе. Я сказал, что за это время узнал свои плохие стороны. Да и его, Деда, знаю теперь.

— Ты — неплохой парень, — сказал я ему, — но в свои 16 еще совсем ребенок.
Вскоре причалила лодка. В ней были наши доктора — Щукины Олег Николаевич и Татьяна Ивановна.
— Не волнуйтесь, у нас все здорово, — обрадовал я доктора.
— А я ничего и не думал, ведь вы же нормальные ребята. Вы, вообще, молодцы. Мы видели с нашего берега, как вы за один день дом построили, — согрела мне душу Татьяна Ивановна. — Ты побудешь один, пока мы отвезем твоего товарища на остров?
— Конечно, в чем вопрос.

Я помог столкнуть лодку, а Дед, сидя в ней, рассказывал, какой я молодец, что так быстро перевязал ему руку.
Его отсутствие было недолгим, уже где-то через час я услышал крик и выглянул из дома. Навстречу шли улыбающиеся Дед и Белый, наш наблюдатель. Мы обнялись как братья.

Знахарь. Почти закончили стены хаты. Клали бревна не так, как в прошлом году, — сначала построили дом, а затем забили щели мхом. Сейчас делали это сразу, по ходу строительства. Окно решили не делать — лишняя морока. Место для нар присмотрели заранее. На уровне где-то выше колен положили меж бревен две крепкие жерди. Хотя Зорикт с трудом действовал без подсказки, был все же трудолюбив, не бездействовал. Строительство осложнялось тем, что топорик был один. Рубили по очереди. Интересно, что в этом году строительство дома обошлось мне всего лишь в одну мозоль на правой руке, Зорикту — в несколько хороших ссадин. Вообще же к этому времени ссадин и царапин у нас набралось порядком.

За эти дни состояние моей души постепенно вошло в стабильное русло. Главным двигателем стало желание поскорей закончить конкурс, естественно, победителем и вернуться домой к любимой девушке, друзьям. Тоска стала появляться лишь по вечерам. Нет уже такого жгучего ощущения безысходности, нет чувства дикой оторванности от мира. Я внутренне спокоен. Жду окончания конкурса.

 

28 июля. Воскресенье

Маугли. Дед опять не выспался из-за холода, и мы договорились, что он попытается заснуть, а я тем временем приготовлю поесть и нарисую карту острова. Пока обходил владения, встретил зайца. Милый ушастик сел на задние лапки и, посмотрев на меня, через несколько секунд бросился наутек. Я сжимая в руке булыжник, за ним. Но разве угонишься по камням за косым? Вернулся быстро и, сев на бревнышко, опять стал вспоминать. Это плохо, все время думать о еде и близких, но ничего не поделаешь. Дед приболел, вид у него неважнецкий. Я уже давал ему таблетку сульфадиметоксина, но состояние не улучшилось. Пытался его поддержать, но, видно, не очень удачно, «Что ты меня утешаешь, надоел», — сказал он, и я умолк. К вечеру вновь разговорились и, обсудив ситуацию, решили 31-го утром дать ракету, но съесть НЗ — банку кофе с молоком — зареклись. Если и сойдем раньше времени, То с гордо поднятой головой. Для меня восемь дней — это срок.

— Надо уметь проигрывать, — сказал Дед, и я согласился.
Ближе к ночи приплыл Валера — перевязать руку. На все наши вопросы отвечал уклончиво или вообще отмалчивался.
Перед сном я снова дал больному таблетку.

Знахарь. Закончена наконец-то наша хата! Хоть одну ночь проведем нормально. А то все чаще стала напоминать о себе моя многострадальная спина.

Утром положили последние венцы и принялись за крышу. Зорикт собирал крупные «лепешки» сфагнума и ягеля и подавал мне. Я тщательно утаптывал их на бревнах. За полтора часа соорудили хорошие нары. Когда вечером мой напарник пошел за грибами, я принялся за печь. Часам к девяти удалось сложить нечто отдаленно напоминающее этот предмет. Видимо, придется как-нибудь переложить. А пока — печка, похлебка, тепло и спать, спать, спать... Печь затопили простыми дровами и поняли, что это никуда не годится. Надо делать древесный уголь и топить только им, поскольку горит он без дыма. Издали казалось, что избушка наша охвачена пожаром. Сизый дым валил откуда только мог. Дольше минуты внутри невозможно было находиться. Единственная живая душа, которая умудрялась терпеть этот дымный смрад, была наша Мери. Быстро почувствовав себя хозяйкой на новом месте, она тщательно обследовала каждый угол в хате, нагадила на нарах и устроилась у Зорикта на плече. Все это натолкнуло нас на мысль, что Мери нужна отдельная жилплощадь... Еще одна задача на будущее.

Ложиться спать не спешили. Завтра выходной. Планов никаких не строим. Едим, отдыхаем, и все.

 

29 Июля. Понедельник

Маугли. Дед спать не ложился, всю ночь поддерживал костер. День был занят поиском пищи. Ближе к вечеру на остров нагрянули киношники. Удалось выяснить, что, возможно, нас снимут 31-го. Господи, как я устал. Как мне это осточертело. Это однообразие — прилив, отлив... Эти камни. Все!!! Чуть не дошел до истерики. Настроение резко упало, у Деда тоже. Мы с ним полаялись, но это было нужно. А в общем продолжаем поддерживать друг друга. Еще у Деда болит горло. Я даю ему таблетки. Гложет меня, медбрата, подлая мысль, чтобы он заболел, и тогда нас снимут с острова. Хочется самому заболеть, но не специально, а так же случайно... До того как уснуть, снова вспомнил родных, близких, деревню, еду.

Знахарь. Итак, выходной. Даже погода была располагающей. Ушел на мыс напротив бухты и провалялся там часов до двух. Небо — «монгольское».

Все было хорошо, да вот только чем дольше я лежал на теплом мысу, тем меньше мне хотелось лежать. Ощущение бесполезно уходящего времени гнусным червяком копалось в душе. Прошло семь дней. До окончания конкурса оставалось совсем немного, а у нас, наверное, и половины всех дел не сделано. В общем, я понял, что отдых мне противопоказан.

Я взял консервную банку и пошел в соседнюю бухту в надежде накопать морских червей. Пора уже было ставить продольник хотя бы через бухту. Червей не обнаружил и с горя набрал крупных мидий — попробую ловить рыбу на них. Когда подошел к хате, понял, что все-таки с родным советским напарником было бы лучше. Тот хоть что-то делал бы без указаний. Все время, пока я отсутствовал, Зорикт просто провалялся на нарах. Ни воды не принес, ни в избе не подмел, ни даже дров не наколол. Чувствую, что эта полная инертность начинает меня раздражать.

Пошли собирать доски для столика. Вернувшись, стал выковыривать гвозди, Зорикт бездельничал поблизости. Набрав немного гвоздей, тщательно подобрал доски и сколотил хорошую столешницу. Дело осталось за ножками. С этим было сложнее. Избушка наша стояла на сплошном камне, поэтому в землю вбить ничего нельзя. День был на исходе, гроза гремела почти над нами, и мы ждали проливного дождя с минуты на минуту. Пора было подумать об ужине. Я решил отложить столик на завтра. Затопив печь, мы поставили грибной суп и чай из брусничника, березовых почек и ромашки.
Гроза пронеслась, слегка проморосив. Везет нам на погоду. Сытно поужинав, мы отошли ко сну. 30 июля. Вторник

Маугли. Проснулись в 9. Сходили за дровами. В 10, как всегда, вывесили жилет, в 10.30 сняли. Делать эту процедуру становится все труднее. Я слабею. Чувствую, как подгибаются ноги, да и авторучку держу уже не так уверенно. Суп из щавеля снова вызвал волну отвращения ко всему. Горло у Деда проходит. Еще ночью он поставил донку — и хвоя надежда на нее. В 16 часов сходили проверили ее. Пусто. Это был удар. Настроение просто ни к черту. Пытаюсь внушить себе, что нас снимут все же 31-го, но получается плохо. Думаю, хватит экспериментов. Восемь дней — это срок, этого мне вполне хватило, чтоб понять, что это не для меня. Решили все же дождаться третьего августа и дать ракету. Вечером нашел гриб, и мы сварили похлебку. Настроение улучшилось. Вот так-то, то мне хочется сойти, а то я уверен в себе. Тонкая вещь психология. 31-го днем решили зарубить курицу и пожарить ее, а из потрохов сделать суп. После вечернего «жилета» опять вспоминал дом...

От редакции: На этом дневник обрывается. Думается, это лучше всяких слов говорит о чувствах автора, забывшего закончить свое произведение.

Знахарь. Вот такой тривиальный конец... И горько, и обидно, и вроде бы должен был предвидеть, старый робинзоновский волк... В общем, этот день последний. Как и в прошлую робинзонаду, восемь неполных дней. Как и в прошлую робинзонаду, почти ничего не сделал. Если не считать, конечно, добротной хаты, карты и мелких запасов. Чувствую, конкурс мне не выиграть.

Утро началось как обычно. Мери склевала у меня на лбу комара, получила порцию ласковых выражений и забилась под нары. Стал замечать, что просыпаюсь с неохотой. Не хочу возвращаться из мира снов в мир робинзонады. Почему-то стал видеть много снов.

Погода исключительно «монгольская». Сходил за водой. Ополоснул лицо. Пока обсыхал, из-за мыса на горизонте вынырнул чей-то бот. По шуму мотора определил, что не наш. Так и оказалось. На боте меня заметили, помахали рукой, я ответил.

Настроение опять как два полюса магнита. С одной стороны, хочу домой. Все, на что я был способен, я доказал себе и миру еще в прошлом году. С другой стороны, раз уж взялся, раз уж снова конкурс, надо работать, бороться, выигрывать.