Сейчас все чаще пишут о социальном феномене, который наблюдается в тех районах Японии, которые подверглись жесточайшему испытанию природными катаклизмами.

 

Обычно, после землетрясений, пожаров, наводнений, в местах пострадавших от них, начинают действовать мародеры, идут повальные грабежи того, что еще осталось, наступает хаос и беззаконие.

Так было и в Новом Орлеане, так было на Гаити и в Чили. Ничего этого нет в Японии — ни одного сообщения о мародерстве и грабежах.

Более того, пишут, что где-то владельцы продуктовых магазинов снизили цены на продовольственные товары, а хозяева торговых аппаратов, продающих еду и воду, открыли их для общего пользования. В местах, где не осталось ничего, где местность представляет из себя месиво из обломков прежней благополучной жизни, жители помогают друг другу, вместе греются у костров, справедливо делят между собой пищу, уступают друг другу место в очереди.

Социологи объясняют это явление особым характером отношений в японском обществе. Во-первых, японцы чувствуют себя «в одной лодке», каждый японец знает, что он является частью социальной сети, определенной социальной группы, которой соответствует определенный стиль поведения в ней. В Японии не принятно показывать свое состояние и привлекать внимание к своим чувствам — всем и так понятно, что тебе плохо, держись и не подавай виду.

 

Во-вторых, в стране низкий уровень преступности, эффективная полиция и гуманная система наказаний, которая старается вернуть оступившегося человека в общество. Этим занимаются и местные социальные комитеты, и общество в целом.

А главное, конечно, в том, что народ ощущает себя единым — на на словах, не в лозунгах, а на деле. Единая, сплоченная нация, которая защищает себя изнутри, с помощью самых традиционных методов — чувства локтя и сочувствия к ближнему.

Я прочитал сегодня в Dagbladet комментарий профессора социальной антропологии университета Осло Арне Калланда по этому поводу, где он рассказывает, как изучал документы, связанные с голодом в юго-западных районах Японии в 1732−33 годах.

— Никаких документальных свидетельств беспорядков, — говорит Калланд. — У японцев всегда первыми умирали мужчины и последними — дети. Как это отличается от того, что мы видим сейчас, например, в Африке — там жертвами стихии и голода становятся в первую очередь дети, а мужчины выживают, потому что сильные и могут побороться за себя.
Невольно начинаешь думать о том, как наше, российское общество повело бы себя в такой ситуации — случись такое наводнение и землетрясение, например, в Москве. Стали бы мы себя вести как японцы, или как гаитяне?